Неточные совпадения
— дворянин
учится наукам: его хоть и секут
в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь
в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать
в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь
учиться захочет.
Степан Аркадьич
в школе учился хорошо, благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника
в одном из московских присутствий.
Надо было покориться, так как, несмотря на то, что все доктора
учились в одной
школе, по одним и тем же книгам, знали одну науку, и несмотря на то, что некоторые говорили, что этот знаменитый доктор был дурной доктор,
в доме княгини и
в ее кругу было признано почему-то, что этот знаменитый доктор один знает что-то особенное и один может спасти Кити.
— Он был очень болен после того свидания с матерью, которое мы не пре-ду-смотрели, — сказал Алексей Александрович. — Мы боялись даже за его жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили его здоровье, и теперь я по совету доктора отдал его
в школу. Действительно, влияние товарищей оказало на него хорошее действие, и он совершенно здоров и
учится хорошо.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще
в школе, где он с ним вместе
учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а
в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
Ему на время показалось, как бы он очутился
в какой-то малолетней
школе, затем, чтобы сызнова
учиться азбуке, как бы за проступок перевели его из верхнего класса
в нижний.
— Но — разве она не писала тебе, что не хочет
учиться в театральной
школе, а поступает на курсы? Она уехала домой недели две назад…
— А тебе, Лида, бросить бы
школу. Ведь все равно ты не
учишься. Лучше иди на курсы. Нам необходимы не актеры, а образованные люди. Ты видишь,
в какой дикой стране мы живем.
— Дочь моя
учится в музыкальной
школе и —
в восторге от лекций madame Спивак по истории музыки. Скажите, madame Спивак урожденная Кутузова?
Летом, на другой год после смерти Бориса, когда Лидии минуло двенадцать лет, Игорь Туробоев отказался
учиться в военной
школе и должен был ехать
в какую-то другую,
в Петербург. И вот, за несколько дней до его отъезда, во время завтрака, Лидия решительно заявила отцу, что она любит Игоря, не может без него жить и не хочет, чтоб он
учился в другом городе.
— То есть — как это отходят? Куда отходят? — очень удивился собеседник. — Разве наукой вооружаются не для политики? Я знаю, что некоторая часть студенчества стонет: не мешайте
учиться! Но это — недоразумение. Университет,
в лице его цивильных кафедр, — военная
школа, где преподается наука командования пехотными массами. И, разумеется, всякая другая военная мудрость.
Она ничуть не считается с тем, что у меня
в школе учатся девицы хороших семейств, — заговорила мать тоном человека, у которого начинают болеть зубы.
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой были знакомы, подбирались по специальностям, по состоянию и поведению. Пьяницы (а их было между «мастеровщиной» едва ли не большинство)
в трезвых семейных домах не принимались. Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут
в мастерские, а о
школах и не думали. Маленьких не учили, а подросткам, уже отданным
в мастерские,
учиться некогда.
Просто, реально и тепло автор рассказывал, как Фомка из Сандомира пробивал себе трудную дорогу
в жизни, как он нанялся
в услужение к учителю
в монастырской
школе, как потом получил позволение
учиться с другими учениками, продолжая чистить сапоги и убирать комнату учителя, как сначала над ним смеялись гордые паничи и как он шаг за шагом обгонял их и первым кончил
школу.
Я долго не спал, удивленный этой небывалой сценой… Я сознавал, что ссора не имела личного характера. Они спорили, и мать плакала не от личной обиды, а о том, что было прежде и чего теперь нет: о своей отчизне, где были короли
в коронах, гетманы, красивая одежда, какая-то непонятная, но обаятельная «воля», о которой говорили Зборовские,
школы,
в которых
учился Фома из Сандомира… Теперь ничего этого нет. Отняли родичи отца. Они сильнее. Мать плачет, потому что это несправедливо… их обидели…
Несколько дней я не ходил
в школу, а за это время вотчим, должно быть, рассказал о подвиге моем сослуживцам, те — своим детям, один из них принес эту историю
в школу, и, когда я пришел
учиться, меня встретили новой кличкой — вор. Коротко и ясно, но — неправильно: ведь я не скрыл, что рубль взят мною. Попытался объяснить это — мне не поверили, тогда я ушел домой и сказал матери, что
в школу не пойду больше.
Присел на корточки, заботливо зарыл узел с книгами
в снег и ушел. Был ясный январский день, всюду сверкало серебряное солнце, я очень позавидовал брату, но, скрепя сердце, пошел
учиться, — не хотелось огорчить мать. Книги, зарытые Сашей, конечно, пропали, и на другой день у него была уже законная причина не пойти
в школу, а на третий его поведение стало известно деду.
— Остричь нужно. И
в школу пора.
Учиться хочешь?
Конечно, не было бы жаль никаких затрат, если бы мастерские здесь были
школами, где каторжные
учились бы мастерствам; на самом же деле,
в литейной и слесарной работают не каторжные, а опытные мастера-поселенцы, состоящие на положении младших надзирателей, с жалованьем по 18 руб.
в месяц.
— Таки видно, что недаром
в школе учились, — говаривал он, самодовольно поглядывая на слушателей. — А все же, я вам скажу, мой Хведько вас обоих и введет, и выведет, как телят на веревочке, вот что!.. Ну а я и сам его, шельму,
в свой кисет уложу и
в карман спрячу. Вот и значит, что вы передо мною все равно, что щенята перед старым псом.
— Вы всё дома жили, Аглая Ивановна? — спросил он, — я хочу сказать, вы никуда не ходили
в школу какую-нибудь, не
учились в институте?
Это были дети той деревни, вся ватага, которая
в школе училась.
Строго проведенная покровительственная система является
в промышленной жизни страны тем же, чем служит
школа для каждого человека
в отдельности: пока человек не окреп и
учится, ясное дело, что он еще не может конкурировать со взрослыми людьми; но дайте ему возможность вырасти и выучиться, тогда он смело выступит конкурентом на всемирный рынок труда.
—
Учился, конечно,
в деревенской
школе читать и писать, после чего поступил
в ученье к сапожному мастеру.
— Невежа, как же ты не понимаешь, что
в губы нельзя целовать? А еще…
в школе учился…
— Несчастные, даже
учатся военным наукам, но им все, все должно простить, даже это тяготение к
школе убийств. Им по-прежнему сочувствуют
в Европе?
Оська
учился раньше
в школе, и только что его отец стал обучать цирковому искусству.
— Она была не очень красива — тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала на фабрике шёлка, жила со старухой матерью, безногим отцом и младшей сестрой, которая
училась в ремесленной
школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила музеи и старые церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и, глядя на них, говорила...
Гаврик — человек лет двенадцати от роду, полный, немножко рябой, курносый, с маленькими серыми глазами и подвижным личиком. Он только что кончил
учиться в городской
школе и считал себя человеком взрослым, серьёзным. Его тоже занимала служба
в маленьком, чистом магазине; он с удовольствием возился с коробками и картонками и старался относиться к покупателям так же вежливо, как хозяин.
Яков
учился в этой же
школе и тоже был на худом счету у товарищей; они прозвали его Бараном.
Илья и раньше замечал, что с некоторого времени Яков изменился. Он почти не выходил гулять на двор, а всё сидел дома и даже как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам
в школе, учит уроки. Но и
учиться он стал хуже; учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке не удивило Илью: Яков почти не обращал внимания на жизнь
в доме, но Илье захотелось узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Учился он плохо, потому что
в школу приходил насыщенный опасениями побоев, уходил из неё полный обид. Его страх быть обиженным был ясен и вызывал у всех неодолимое желание надавать Старику тумаков.
Я начертил план
школы на шестьдесят мальчиков, и земская управа одобрила его, но посоветовала строить
школу в Куриловке,
в большом селе, которое было всего
в трех верстах от нас; кстати же, куриловская
школа,
в которой
учились дети из четырех деревень,
в том числе из нашей Дубечни, была стара и тесна, и по гнилому полу уже ходили с опаской.
Мне не
учиться,
Уловки все я знаю наизусть,
На все я
в вашей
школе насмотрелся,
Меня б не провели.
Со второго класса прибавлялся ежедневно час для греческого языка, с 11 1/2 ч. до 12 1/2; и если я по этому языку на всю жизнь остался хром, то винить могу только собственную неспособность к языкам и
в видах ее отсутствие
в школе туторства. Ведь другие же мальчики начинали
учиться греческой азбуке
в один час со мною. И через год уже без особенного затруднения читали «Одиссею», тогда как я, не усвоив себе с первых пор основательно производства времен, вынужден был довольствоваться сбивчивым навыком.
Знаю Костю, — мальчик лет пятнадцати, голубоглазый и беловолосый, слабосильный. Два года тому назад кончил
в школе учиться. Михайла готовит его
в помощники себе, тоже
в учителя.
Ещё когда минуло мне шесть лет, начал Ларион меня грамоте учить по-церковному, а через две зимы у нас
школу открыли, — он меня
в школу свёл. Сначала я несколько откачнулся от Лариона.
Учиться понравилось мне, взялся я за книжки горячо, так что он, бывало, спросит урок у меня и, прослушав, скажет...
В линиях стояли отдельно псалтырщики, часословщики и гранатники;
школа делилась на три класса; писатели не отличались особо, потому что учащий псалтырь
учился и писать.
Таким побытом продолжалось наше учение, и уже прочие братья: Сидорушка, Офремушка и Егорушка, поступили
в школу; а старший брат Петрусь, выучив весь псалтырь, не имел чему
учиться. Нанять же «инспектора» (учителя) батенька находили неудобным тратиться для одного, а располагали приговорить ко всем троим старшим, но я их задерживал: как стал на первом часе — да ни назад, ни вперед.
В таковых батенькиных словах заключалась хитрость. Им самим не хотелось, чтобы мы, после давишнего, ходили
в школу; но желая перед паном Кнышевским удержать свой «гонор», что якобы они об этой истории много думают — это бы унизило их — и потому сказали, что нам нечему у него
учиться. Дабы же мы не были
в праздности и не оставались без ученья, то они поехали
в город и
в училище испросили себе"на кондиции"некоего Игнатия Галушкинского, славимого за свою ученость и за способность передавать ее другим.
Слово за словом, мы разговорились, и очень. Он мне сказал, что он из нашей Малороссийской подсолнечной и родом из Переяслава,
учился в тех же
школах, где и я, и знает очень домине Галушкинского. Слыхал о нашей фамилии и сказал, что счастье мое, что я попался ему
в руки, как земляку, а то другие нагрели бы около меня руки.
Ноги даже
в калошах зябнут и застывают. Крестьяне решительно отказались топить
школу. Они и детей-то посылают
учиться только для того, чтобы даром не пропадал гривенник, который земство взимает на нужды народного образования. Приходится топить остатками забора и брать взаймы охапками у фельдшера. Тому — житье. Однажды мужики попробовали было и его оставить без дров, а он взял и прогнал наутро всех больных, пришедших на пункт. И дрова
в тот же день явились сами собой.
Мещане
в городе юркие, но — сытенькие; занимаются они торговлей красным и другим товаром на сельских ярмарках уезда, скупают пеньку, пряжу, яйца, скот и сено для губернии; жены и дочери их вяжут из разноцветных шерстей туфли, коты, шарфы, фуфайки и дорожные мешки, — это рукоделие издавна привила им монастырская
школа, где почти все они
учились грамоте. Город славится вязаньем, посылает его к Макарию на ярмарку, и, должно быть, эта работа развила у жителей любовь к яркой окраске домов.
Нет никаких сведений о том, как он
учился там: но очевидно, что он успел узнать очень немногое
в то время, которое пробыл
в школе.
Известно, что как бы ни дурно учили ребенка
в детстве, как бы ни плохи были преподаватели
в школе, но если ученик имеет добрую волю и твердое желание
учиться, то при хороших его способностях он непременно достигнет образования сам, независимо от своих наставников.
— И я тоже — плохо…
В школе учился?
Лизавета Ивановна. Какой еще он жених, ему
учиться надобно
в школе где-нибудь.
Какой из этого возможен выход, я решительно не знаю; я знаю только, что медицина необходима, и иначе
учиться нельзя, но я знаю также, что если бы нужда заставила мою жену или сестру очутиться
в положении той больной у сифилидолога, то я сказал бы, что мне нет дела до медицинской
школы и что нельзя так топтать личность человека только потому, что он беден.
У Лидиньки Затц чуть ли не каждую неделю являлись какие-нибудь новые великие начинания: то она на юридическом факультете лекции слушает, то
в анатомический театр
в медицинскую академию бегает и все норовит «запустить скальпель
в кадавер» (Лидинька очень любит такие слова), то она швейному, то переплетному делу обучается, то
в наборщицы поступает, то стенографии
учится, то
в акушерки готовится, то вдруг детей обучает и открывает у себя бесплатную
школу.